«ТЫ ПРИПОМНИ, РОССИЯ, КАК ВСЕ ЭТО БЫЛО...» Судьба Юровского храма и его священника Никодима Троепольского
На портале Православие.Ру опубликована статья церковного краеведа, прихожанина храма во имя святой великомученицы Анастасии Узорешительницы города Санкт-Петербурга Дмитрия Михайлова о настоятеле Сретенского храма села Юрово Трубчевского района священнике Никодиме Троепольском, пострадавшем за веру Христову в 20 столетии. Он умер 31 марта 1918 года в возрасте 36 лет. В подготовке статьи неоценимую помощь оказал заведующий отделом агиологии Брянской епархии иерей Виктор Друян, который провел большую работу с документами и архивом «Орловских епархиальных ведомостей».
Текст: Дмитрий Михайлов,
Работа с документами: иерей Виктор Друян
Юрово, село моё родное,
На тебя с пригорка я гляжу.
Своим взглядом нежно обнимаю
И тобою с детства дорожу.
....
Уголок России необъятной,
Для меня тебя дороже нет!
Из окна родительского дома
Струйкой льётся несказанный свет.
Читая эти строки в книге с выразительным названием «Верность», подаренной на прощание автором – Александрой Николаевной Лузгановой, одной из коренных жительниц села Юрово Трубчевского района Брянской области, – думаешь, как это редко нынче бывает, чтобы верность родной земле воплотилась и в стихах, и в жизни. Она родилась здесь, работала бухгалтером в родном колхозе имени Ульянова, потом – директором сельского Дома культуры, где теперь заведует библиотекой. Наверное, про таких людей только и можно уверенно сказать: хранитель памяти. Она и пишет об этом в своих стихах.
Трубчевская земля – души спасенье,
Источник вдохновения и сил,
Истории России возрожденье
И сохранение отеческих могил.
Об отеческих могилах она говорит с болью, показывая на буйную поросль на пригорке, наполовину перегороженном забором, за которым стоит одинокий дом. Нас привезла сюда нынешний директор сельского клуба Татьяна Владимировна Стрижнева. Мы идём втроем по заснеженной поляне в центре села, на левой стороне её два погреба, а на правой – сарай и дом с огороженным участком. За ограничивающими её зарослями деревьев и кустов – спуск к реке.
Местоположение храма в Юрово
Святое место
– Вон там у нас колодец, мы там, когда воду святили, оттуда воду носили, а этих зарослей тогда не было, здесь всё пусто было, – начинает экскурсию в прошлое Александра Николаевна, вспоминая обитателей ближайших домов. – Вот, это был сельский совет, а там была амбулатория, выше – старая контора, её сейчас нет...
– А где жила та женщина, которая икону сохранила? – спрашивает Татьяна Владимировна.
– Которая сохранила, она вот там жила, где мы проехали, – показывает Александра Николаевна.
Речь идёт о единственной уцелевшей иконе из Сретенского храма, которая тайно пережила здесь все годы безбожия и ныне находится в возрожденном храме соседнего села Плюсково.
– Там сейчас нету домов, а раньше стояли четыре дома.
– В общем, вот это и есть святое место, – обводит рукой белый от снега пустырь, на котором мы стоим, Татьяна Владимировна.
– То есть храм находится здесь? – я оговорился, но потом подумал, что это не случайность, ведь ангел храма до Страшного Суда будет стоять на своём месте, чем бы оно ни стало.
– Храм вот тут был, на его месте этот дом стоит, – показывает Александра Николаевна.
Сориентировавшись по сторонам света, понимаю, что алтарь храма Сретения Господня был там, где ныне пространство между погребами и сараем.
– Церковная сторожка была на месте этих погребов?
– Даже немножко ниже. Где-то там, где поваленное дерево.
– А кладбище где было? Покажите, пожалуйста.
– Кругом, – Александр Николаевна обводит рукой всё пространство, на котором стоит дом и забор до дороги.
– И сарай на месте кладбища?!
– Да. И дальше, в ту сторону, тоже.
– Видите вот эти клёны? Это дорога была вниз, мы раньше там ходили, и даже на этой дороге вымывалась часть костей. Значит, и здесь это всё было кладбище, – рассказывает Александра Николаевна.
– И эта дорога была границей кладбища.
– Да. Это всё кладбище, – обводит она рукой заросли и место за забором.
– Бог ты мой! – невольно вырывается у меня.
Мы раздуваем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы сравняем с землёй!
Лузганова Александра Николаевна
Так пели романтики новой жизни, но заодно сравняли с землёй и кладбище, и новая жизнь в Юрово пошла на костях предшественников, часть которых убрали с дороги колхозные трактора. Надгробия и кресты остальных могил снесли, и место... забыли. Когда благочинный предложил поставить хотя бы поклонный крест на месте храма и кладбища – нынешние владельцы этого участка воспротивились: зачем им напоминание об этом?
И крест поставили далеко, в чистом поле, перед въездом в село.
– Так, по-хорошему, это место огородить и крест поставить здесь Сам Бог велел, это же кладбище? – удивляюсь я.
– Я про это и говорила, но никто ж не слушает...
– А когда эту дорогу, что по кладбищу прошла, сделали?
– Это было давно, год 1977. У нас тогда асфальта в Юрове не было вообще, только грунтовые дороги.
– А этот дом, что на месте храма и кладбища, когда поставили?
– Да он спокон веков тут – сколько помню, он тут.
Вот так существует память. Человек, родившийся на рубеже 1960-х годов, воспринимает то, что ему от предшественников передали как норму жизни: «Мерзость запустения на святом месте», как сказано в Священном Писании...
– На месте церкви поставили клуб, а потом, когда построили Дом культуры новый, на горке, этот клуб отдали под дом, – так выглядит история Сретенского храма в изложении нашей собеседницы.
Но эту историю надо начинать с рассказа о событиях ещё более ранних. Мне приходилось видеть дела о закрытии храмов. Тощая папка, всего несколько документов предписания РИКа сельсовету – провести работу с населением; рапорт сельсовета, и в приложении на двух-трёх листах – корявые подписи в две колонки под каким-нибудь текстом типа «просим закрыть очаг мракобесия – храм такой-то»...
Страхом веет от этих страниц: это ведь фактическое отречение от Христа.
А потом рождается документ с окончательным приговором храму.
Относительно Сретенского храма долгое время считалось, что такого документа нет. Говорили, будто сожгли фашисты или коммунисты все архивы. А дело-то оказалось в том, что советские административные реформы трижды переводили Юрово из одной области в другую, и документы разбросаны по архивам Смоленской, Брянской и Орловской области. И в Орловском архиве удалось найти приговор Сретенскому храму в Юрово[1].
Роковое решение
Постановление оргкомитета ВЦИК по Орловской области[2] от 8 мая 1938 года № 1362 гласит:
«В связи с тем что: а) преобладающее большинство взрослого населения Юровского сельсовета высказалась за закрытие церкви, подтвердив это протоколами общих собраний населения, б) церковь в селе Юрове не функционирует,
1. Ходатайство граждан Юровского сельсовета и президиума Трубчевского райисполкома о закрытии церкви удовлетворить, церковь, по истечении двухнедельного срока на обжалование... закрыть и разрешить рейсполкому использовать здание церкви под народный дом.
2. Предложить райисполкому ликвидацию имущества и здания церкви произвести...».
Постановление 1938-05-08 Оргкомитет ВЦИК по Орловской обл.
Сила в немощи
Над этим полем звучало Евангелие и молитвы. Здесь раздавалось веками: «Святая – святым!» И приходил сюда Христос, храм Сретения был местом Встречи с Богом, а второй храм, в том же здании, на втором этаже, во имя Апостола любви – Св. Иоанна, – словно обозначал путь любви, то, ради чего эта Встреча совершается.
И жили с Богом, и поколение за поколением тела их ложились рядом с местом молитвы, в ожидании Воскресения. Но самый обильный урожай принесло время гонений, начатое русской смутой 1917 года. Чтобы узнать уровень школы, надо смотреть на отличников – и так же точно, чтобы понять уровень той Церкви, которую мы потеряли за время советских гонений, надо почитать последнее письмо одного из новомучеников:
«Моя дорогая, любимая, единственная Элинька, моя Ленуся! Прежде всего, благословляю тебя за твою верную любовь, за твою дружбу, за твою преданность мне, за твою неисчерпаемую нежность – неувядающую свежесть любовных отношений, за твою умную чуткость ко всему моему, за твои подвиги и труды, связанные с пятикратным материнством, за все лишения, связанные с твоим замужеством, наконец, за все эти последние слезы разлуки после моего ареста...
Мы дождемся радостного свидания в светлом царстве любви и радости, где уже никто не сможет разлучить нас, – и ты расскажешь мне о том, как прожила ты жизнь без меня, как ты сумела по-христиански воспитать наших детей, как ты сумела внушить им ужас и отвращение к мрачному безбожному мировоззрению и запечатлеть в их сердцах светлый образ Христа.
Прошу тебя, не унывай, я буду с тобой силою моей любви, которая ‟никогда не отпадаетˮ... Элинька, милая моя! Если бы ты знала, если бы знали люди, как мне легко было любить, и как я был счастлив чувствовать себя в центре любви, излучающейся от меня и ко мне возвращающейся. Как мне сладко было быть священником! Да простит мне Господь мои слабости и грехи по вашим святым молитвам! Благодарю тебя за твою музыку, за музыку души твоей, которую я услышал.
Прости, родная! Мир тебе. Люблю тебя навсегда, вечно. Твой Васек»
(Фрагмент письма священномученика Василия Надеждина от 24 декабря 1929 г.)
Какая высота отношения и к любимому человеку, и к своему делу служения Богу, тоже любимому! Как остро чувствуешь, читая это, будто вдохнув глоток свежего воздуха, что сам живёшь совсем в другом «горизонте» чувств и отношений, и как измельчала жизнь без этих людей.
Это не сразу случилось. Потребовалось 20 лет, чтобы преодолеть инерцию христианства и уничтожить носителей его нравственного заряда, чтобы с согласия большинства храм был закрыт, обезображен и отдан на следующие 20 лет на поругание – на святом месте звучали безбожные речи и крутили антирелигиозные фильмы, отплясывали в разгорячении молодых страстей. А потом уже не святые для двух поколений юровцев стены отдали под стройматериалы, и один дом из церковных бревен воздвигли на месте и храма, и кладбища, которое уже было признано просто свалкой костей.
Карта Юрово
Ревнители
Что такое 1918 год в Петрограде – расскажет дневник З.Н. Гиппиус:
«Погромы, убийства грабежи, сегодня особенно на Вознесенском, продолжаются без перерыва. Убитых скидывают в Мойку, в канал, или складывают как поленницы дров... объявлена Петроградская коммуна и диктатýра Троцкого... Кто цел – случайно. На улицах вонь. Повсюду лежат неубранные лошади. Каждый день кого-то расстреливают, по районным советам... Трудовую интеллигенцию лишили хлеба совершенно: каждый день курсистки, конторщики, старые и молодые падают десятками на улице и умирают тут же, сама видела...».
Что такое 1918 год в Трубчевском уезде – можно догадываться по сохранившимся сообщениям Орловских епархиальных ведомостей:
«22-го января [в 1918 г.] въ гор. Трубчевскѣ толпа вооруженныхъ людей позволила себѣ подъ видомъ обыска, вызваннаго неизвѣстными побужденіями, осквернить Срѣтенскій храмъ... вошли въ церковь и даже въ алтарь, касались руками св. престола и смотрѣли подъ престолъ... ничего не найдя въ храмѣ, удалились...»[3].
«Крестный ходъ въ Трубчевскѣ не былъ разрѣшенъ камиссарами, поэтому 14 февраля [1918 года] [был отслужен молебен] въ Казанскомъ храмѣ, куда было приглашено мѣстнымъ благочиннымъ прибывшее на собраніе духовенство уѣзда и міряне»[4].
Тогда еще было кому ответить на вызов безбожников решительно и открыто:
«Въ г. Трубчевскѣ образованъ Союзъ ревнителей Православной Церкви и религіи. Задачею Союза служитъ просвѣщеніе народа... изысканія средствъ къ ремонту церквей и снабженія ихъ всѣмъ необходимымъ для богослуженій, а также охрана церквей... Основатель союза – мѣстный, г. Трубчевска житель Александръ Нечаевъ»[5].
Но это только вначале. Ревнителей жизни по Богу побеждают ревнители безбожия, вот суть первых послереволюционных лет. Россия, как евангельский блудный сын, всем народом, всем миром уходит от Отца Небесного на страну далече. И не на год, на жизнь трёх поколений.
Была ли эта катастрофа неизбежна? В начале 1910-х годов в своём отчёте обер-прокурору Св. Синода Екатеринославский епископ Агапит (Вишневский), чьи наблюдения остались удивительно точными, разделил прихожан на три категории, самой малочисленной назвав людей русско-православного мировоззрения и старинного уклада жизни. Самой большой категорией, по его мнению, были люди, чья вера не могла считаться ясной и неглубоко проникала в их жизнь. Настоящими ревнителями веры они не были, все силы отдавая организации своей бытовой жизни.
«С утра до вечера, и в будни, и в праздники, они всегда в труде, в хлопотах, суете и работе. Им ‟всё некогдаˮ, всё не время, всё недосуг. Храм Божий они посещают, но исправно только по большим праздникам, в воскресные же дни – изредка».
К третьей категории владыка отнёс по преимуществу представителей молодого поколения, которого коснулся «современный тлетворный дух отрицания и сомнения, дух гордыни и неповиновения». Они, писал епископ Агапит, мечтают о новой революции, от которой ждут для себя земного рая, то есть всяческих благ и удовольствия для тела, а главное – ничегонеделания. Этой третьей категории тогдашней деревни епископ Агапит более всего опасался, считая принадлежащих к ней лиц самыми опасными, для которых нет ничего святого. Даже если допустить, чтобы владыка несколько преувеличивал опасность, исходящую от деревенской молодёжи, вкусившей изнанку городской культуры, всё же следует признать: для тревоги основания имелись.
Отчужденность, равнодушие, страх – и одновременно агрессивность, жестокость, стремление получить от жизни как можно больше – об этих симптомах безвременья, о том, что русская деревня давно перестала быть патриархальной, что она таит в себе множество опасностей, писали тогда не только политики и представители духовенства...[6]
Рисунок: Ксения Наумова
Село Юрово и храм Сретения Господня и Святого апостола Иоанна Богослова
В кратком очерке[7] про юровский храм написано, что первое документальное упоминание о Юрово относится к 1619 году. Вероятно, храм здесь существовал ещё до Смуты.
В начале XX века причт храма по штату состоял из двух человек. Церковь владела 33 десятинами земли, а члены причта получали 400 руб. казённого жалованья.
Приход состоял из села и деревня Байково, отстоящей от храма в 2 верстах. В 6 верстах от села находились два кожевенных завода. Количество прихожан превышало 1500 человек. В 1886-м году в селе работала церковно-приходская школа. По переписи 1897 года, в Юрово жили 1333 человека. В начале XX века в Юрово располагался центр волости.
Деревянный, обшитый тёсом двухэтажный храм на каменном фундаменте, с трапезной и четырёхъярусной колокольней, имел главы над настоящей частью и апсидой. Общая длина здания с колокольней составляла 28 м, наибольшая ширина – 8 м, высота до верха карниза – 16 м. В верхнем этаже было 15 больших и четыре малых окна, в нижнем этаже – 14 окон. В церковь вели три двери, обшитая железом центральная из них была двустворчатой. С боковых сторон к зданию примыкали узкие галереи. Иконостас верхнего престола имел размеры 7x6 метров, нижнего престола – 8x3 метров. Высота колокольни составляла 20 метров, на ней висело 5 колоколов. Церковная территория была окружена 170-метровой решётчатой деревянной оградой, с воротами, внутри которой стояла деревянная сторожка. В 1912-м году сторожка и ограда по ветхости были заменены новыми.
Во второй половине 1930-х годов богослужения в церкви прекратились. В 1938-м году она была официально закрыта, лишена завершений и обращена в сельский клуб. Церковное здание ещё долго стояло в 200 метрах от дороги на Плюсково, на нынешней Советской улице, возле дома № 25. В 1960-х годах бывший храм был окончательно разобран.
Тропинка в прошлое
Сретенский храм в Юрово, аксонометрия. Рисунок – Ксения Наумова
В Брянском архиве, в толстых метрических книгах Сретенского храма, – сотни имен и главные даты их жизни, летопись этой земли, сплетенная пестрым ковром из ниточек родовой памяти. Их сохранил Бог сквозь все передряги истории ХХ века, как мостик памяти над пропастью забвения. И если решиться вступить на этот мост памяти, то от него тропинка в прошлое поведет в невидимую страну, которая одинаково принадлежит и прошлому, и настоящему, как еще одно измерение нашего сегодняшнего бытия. Через прошлое ты выйдешь в настоящее. Так случилось и со мной.
Сперва в метрической книге встречается запоминающаяся фамилия священника: Троепольский. Потом в Яндексе случайно взгляд падает на эту же фамилию, а ссылка ведет на сайт «Бессмертный полк», и я с удивлением читаю в примечании: «сын священника Брянской области» – оказывается, это сын юровского батюшки. Редакция сайта не хочет дать контакты автора публикации, на форму обратной связи реакции нет месяца три, и я уже почти забываю про странные совпадения... и тут неожиданно приходит письмо от Полины, прапраправнучки священника Никодима Троепольского из Юрово. Начинается переписка, и вдруг мне приходит от потомков батюшки бесценный документ, словно письмо из прошлого.
Краткая история Троепольских. Из воспоминаний их сына Всеволода Никодимовича Троепольского
«Мой дед (по отцу) – о. Гавриил Троепольский – был священником в селе Новосельцево Орловской губернии. Село было большое – зажиточное, с церковью. У деда (о. Гавриила) был сын Никодим и дочь Таисия. Дочь кончила гимназию в г. Орле и жила с отцом. Других детей не было. Сын Никодим окончил духовное училище, потом семинарию, и получил место священника в с. Юрово Орловской губернии Трубчевского уезда (отчество деда Гавриила не помню). Село Юрово тоже было зажиточное и большое. Это было примерно в 1902–1903-м году. В это время отец Никодим (мой отец) женился на моей матери – Остроумовой Александре Матвеевне, которой в то время было 18 лет. Мать моя тоже была дочерью священника – протоиерея о. Матвея (Андреевича) Остроумова. Это мой дед по матери, проживавший в г. Брянске на Ямской улице. В те времена было принято сыновьям священников жениться на дочерях священников – это традиция.
Мой отец Троепольский Никодим Гаврилович в селе Юрово зажил в первое время на широкую ногу. У него был большой благоустроенный дом (примерно комнат шесть-восемь и большая кухня с русской печкой). В сторону улицы выходила большая терраса, от нее начинался тоже сравнительно большой сад. Сад отец сажал сам и выписывал для этой цели прививки, упакованные в рогожу. Мне было в это время лет 7–8. С другой стороны дома, за кухней, был большой двор с надворными постройками – конюшни, коровник, свинарник, сеновал и амбар для зерна и других продуктов. За двором начинался огород и конопляник. За конопляником было гумно, где молотили рожь и коноплю.
В кухне жили кухарка и работник. Они ухаживали за скотиной и птицей. Отец очень любил лошадей, а также любил заниматься сельским хозяйством. Сеял коноплю, гречиху и рожь, а на огороде у нас были свои овощи.
Отец при своей церкви в сторожке организовал Товарищество по совместной обработке конопли и продаже пеньки в г. Трубчевск, с тем чтобы цена была для всех крестьян одинаковая. В Трубчевске пеньку скупали купцы, у которых были канатные фабрики и маслобойни. Но пеньку отец вместе с крестьянами частично обрабатывали сами, так как в любом хозяйстве нужны были пеньковые веревки на вожжи, на увязку сена на возах и т.д.
Организовать такое большое хозяйство моему отцу, конечно, помогал (деньгами) мой дедушка о. Гавриил, так как он жил одиноким, со своей единственной дочерью Таисией Гавриловной, которая после смерти отца работала учительницей в сельской школе в поселке ‟Пятилетка”. За период замужества моя мать, начиная с 1903 года по 1917, родила 8 человек детей: Евгений 1904 г.р., Зинаида 1905 г.р. (умерла в 1927-м году). Николай 1907 г.р., Всеволод (я) 1908 г.р., Татьяна 1909 г.р., Александр 1912 г.р., Борис 1914 г.р., Владимир 1916 г.р.
По уходу за детьми у нас была няня – девушка лет 15–16. Вся прислуга жила у нас на полном иждивении, вплоть до одежды и нарядов. Но счастье было недолгим. Пришла революция 1917 года. Пришла эпидемия тифа в 1918-м году. В этот период мой отец погиб от рук красноармейцев, зарубили топором в лесу, но умер дома. Для детей была легенда, что заболел тифом, так как было опасно говорить плохо о революционерах. Мать осталась одна с детьми на руках, заболела тифом и тоже умерла. Умерла и дочь Зинаида, которая за ней ухаживала.
Нельзя сказать, что в 1917-м году все село Юрово ‟бросилось” в революцию. Все так же в большинстве своем крестьяне молились Богу, ходили в церковь, на улице с поклоном здоровались с ‟матушкой” (с моей матерью). Похоронив отца, мать недолго прожила в деревне, распродала все имущество и дом и переехала вместе с нами в Брянск к своему отцу – нашему дедушке, о. Матвею Андреевичу Остроумову.
В это время, т.е. после 1918 года, дедушка жил с последней своей дочерью Таисией Матвеевной, еще незамужней».
Всеволод Никодимович Троепольский, знак изобретателя
Семейный летописец рода Троепольских
Кроме адресованного потомкам описания событий жизни своего отца, Всеволод Никодимович Троепольский составил за год до кончины автобиографию[8], которая в некоторых деталях дополняет его повествование.
«Я, Троепольский Всеволод Никодимович, родился в декабре 1908 г. в деревне (селе) Юрово Трубчевского района Брянской области в семье священника Православной Церкви – Никодима Гавриловича Троепольского.
Дед мой (отец Гавриил) был тоже священником в селе Новосельское Орловской губернии.
Новосельское находится недалеко от станции Тербуны. Точный адрес села и отчества я не помню, т.к. тогда я был еще мал. Знаю, что у деда был только один сын – мой отец Никодим – и дочь Таисия, которая была старой девой и после смерти отца (моего деда) работала сельской учительницей в поселке ‟Пятилетка”(недалеко от города Брянска), где и умерла одинокая.
Мать моя – Александра Матвеевна – дочь священника г. Брянска, у которого было много детей, кроме моей матери. Дедушка, Остроумов Матвей Андреевич, имел 18 детей. Дожили от 40 до 75 лет 12 человек. Его дочери, которых я знал (6 человек), как правило, выходили замуж за священников. В те времена замуж не выходили, а выдавали за человека, которого выбирали родители.
Отец мой, Никодим Гаврилович, в селе Юрове имел большой дом, сад, который вырастил сам, активно занимался сельским хозяйством, имел свою землю, надворные постройки – сараи, конюшни, амбары; имел трех лошадей и всякий скот, необходимый в деревне – коров, овец, кур, гусей и т.д. Был у нас и работник (кучер Василий), няня для детей в комнатах и кухарка на кухне.
В семье было 8 человек детей...».
Александра Матвеевна Троепольская (Остроумова) и свящ. Никодим Троепольский
Мост памяти
Это было словно ответ Господа на мои вопросы, на которые отказывались отвечать люди: как шла в Юрово духовная жизнь, когда это было опасно? Увы, никто ничего не помнил. Стариков нет, в музее и библиотеке – наследие советских времен, а фонды спецслужб и уполномоченного по делам религии, которые по долгу службы знали все досконально, – по нынешнему закону закрыты от исследователей. Но главный носитель памяти – не бумага, а люди, и я спешу в городок Александров Владимирской области, где проживает бывшая москвичка Евгения Всеволодовна Воробьева, урожденная Троепольская, внучка юровского батюшки.
Я как-то забыл, что еду к почти незнакомым людям, что наше время учит недоверию. По дороге захватил цветы и торт. Начинается всё неожиданно. Открывается дверь, и меня встречает не одна, а две (!) внучки о. Никодима Троепольского, и к ним добавляются ещё две семейные пары – это всё родственники, правнучки с мужьями. Внушительный коллектив внимательно смотрит на меня. Раздеваюсь и прохожу к столу.
За столом, под внимательными взглядами со всех сторон, ощущаю себя персонажем одного из эпизодов фильма «Место встречи изменить нельзя» – и, в полном соответствии с его сценарием, слышу вопрос внучки священника Никодима:
– Ну, а теперь расскажите нам: откуда вы взялись?
– С какой степенью подробности отвечать? – я начинаю входить в роль Шарапова.
– Ну, хотя бы в двух словах.
– Именно в двух? Это можно: Господь послал.
Общий смех. Чтобы как-то разрядить ситуацию, мне предлагают покушать с дороги. Я подхватываю:
– Ну, вот и хорошо. Пока я кушаю, и вы расскажите что-нибудь о себе.
Дальше сценарий, заготовленный для встречи, приходится выкинуть, начинается импровизация. Я ожидал, что потомки священника – это типичный пример тайной веры, которая прошла испытания в советских условиях и вот, наконец, явила себя. Оказывается – ничего подобного. Внучка священника всю жизнь была правоверной коммунисткой, эти идеалы до сих пор ей близки, но с какого-то времени в её жизни появился Бог – и сама жизнь её изменилась, когда на рубеже нового тысячелетия они все стали выбираться из Москвы в поисках спасения от голода, – когда пришёл Ельцин и месяца три не платили пенсии, – и каким-то чудом обрели себе приют и подсобное хозяйство в умирающей деревне с заброшенным храмом, во Владимирской области. А потом им захотелось построить часовню, но местный батюшка направил их энергию на восстановление этого храма.
И вот теперь, когда эти труды завершены и в храме начались службы, у них появилось время для обдумывания прожитой жизни, и в памяти воскресли совершенно невостребованные для этого воспоминания, которые за 3 года перед кончиной, в 1992-м году, записал по какому-то внутреннему зову их отец. Он ведь никогда об этом не говорил – и не молился Богу, не учил их вере, неплохо вписался в советскую жизнь и был уважаем. А вот перед смертью захотелось почему-то вспомнить про отца-священника и своё детство в селе Юрово.
Пока всё это выясняется за трапезой из рассказов внучек, я тоже рассказываю им об удивительных случаях последних лет, когда память погибших за веру возникает буквально из ничего, Господь посылает её мне. Слушают внимательно, обстановка теплеет.
Всех поражает виртуозная работа с документами отца Виктора Друяна из Брянска: титанический труд извлечения деталей биографии из гигантского массива «Орловских епархиальных ведомостей». Благодаря этому я рассказываю потомкам о. Никодима Троепольского то, чего они не знают о своих предках.
Зиновьево. Строительство колокольни, 2005
Обратная связь
Реквизиты
Информация о фонде
Пожертвование